ведь кажется только, что леса, на деле-то все зажато: бетонные шоссе-кольца старые и новое кольцо. Питаться нечем, прятаться негде — биологически невозможно.

Однако Станислав не отвязывался:

— Воет-то кто? Кого Катя боится? Хулиганье? Оборотни?

Абдулаев с улыбкой заметил:

— Господин полковник, мы же с вами современные люди, что характерно, оба с высшим образованием, так?

— Так, — заверил Лев Иванович. — Воет-то кто? Конкретно? К тому же если существование оборотней под вопросом, то хулиганье-то существует…

— … Доказано кодексами и практикой, — завершил Крячко мысль. — Ну, будем говорить?

— Имейте в виду, я не чокнутый. Не состою, не употребляю. Давно уж, — зачем-то подчеркнул Илья.

— По твоему поведению это очевидно, — успокоил Станислав. — Дальше давай.

Глава 27

Абдула замешкался, подумав, потом начал, тщательно подбирая слова.

— Видите ли, тут леса, и с интернетом туго. Малолюдно. Вот посидит-посидит иной в доме, особенно осенью, зимой, когда руки ничем не заняты, а читать давно отучился, тогда только и остается — или квасить, или что покруче, кислоты какой. Закладчики местные забурели, на собственных авто разъезжают, особо не боясь, — постов тут нет, отделение далеко, пока наряд доедет — сто раз можно свалить.

Хромая, он подошел к окну, Станислав напрягся, нащупав оружие, — но Ильяс, бросив беглый взгляд в светлую летнюю ночь, лишь задернул занавески.

— Употребление такого рода нирваны, жидкой или газообразной, иной раз порождает, понимаете…

Гуров призвал к порядку, уже порядком устало:

— Абдулаев, да хватит уж, что вы как барышня, вокруг да около. Мы с вами профессионалы — надеюсь, вы таковым и остались. Излагайте факты.

Рассказчик хлопнул по столу:

— Вы правы. Отсутствие справки из пэ-эн-дэ означает отсутствие помешательства. Вот факты: в округе масса угро-финских капищ, здесь стадами пасутся альтернативно одаренные. Пьянство и наркомания, помноженные на ложные воспоминания об «истоках», вполне способны породить специфические помешательства.

— Какого рода? — спросил Крячко. — Буйные, тихие?

— У всех по-разному. Вот вы с Катей чаи гоняли, наверняка она вам вывалила целый ушат угро-финский.

— Было дело, — согласился Крячко, — допустим.

— У нее тихое помешательство. Но собираются тут и другие, разной степени одержимости. В основном просто танцы, жратва и оргии с выпивкой, под этнозавывания. Каждый по-своему к корням возвращается, безжалостно подрезанным цивилизацией.

— Весело у вас тут.

— Ничего, к этому привыкаешь, — пояснил Абдула. — Волхвы эти, если угодно, как сейчас модно, нередко идентифицируют себя кто как птиц, кто кабанов, ну а кто и волков.

— Абдула, постыдились бы, — мягко напомнил Лев Иванович.

Илья прищурился, потом, спохватившись, опустил длинные девичьи ресницы:

— Я так понимаю, господа, что во времена вашего обучения больше налегали на историю марксизма-ленинизма. Видите ли, с тех пор наука куда как далеко продвинулась. Про тотемизм слышали чего-нибудь?

— Это байки о том, что мы произошли от медведей и кенгуру? — уточнил Станислав.

— Да, как я и полагал, — кивнул Илья, — убежденьице из тихого, недоразвитого, но напыщенного девятнадцатого века. Что в древности уж такие люди были глупые и необразованные, что не отличали себя от кенгуру. Или то, что проныру именовали сыном лиса, потом детки народились — стали внуками лиса, а там и самого лиса стали почитать как предка? Так, нет?

— Нечто в этом роде.

— Нет, именно это. Или для сексуально озабоченного века двадцатого достаточно было Фрейда, как это там… Тотем — это папа, убитый сыновьями исключительно для того, чтобы овладеть его женами. Верно излагаю?

— Дикарская религия.

Абдула усмехнулся:

— Может, не ко времени замечание. Однако иной современный «белый воротничок», у которого все интересы в зоне комфорта и погони за минутным кайфом, — куда больший дикарь, чем тот же вечно голодный недобиток-абориген, который, сидя в резервации, думает только о смысле бытия. О том, как бы после смерти вернуться к предку-тотему.

— Волку или кенгуру?

Абдула вздохнул:

— Ну а что волк. Благородное животное, не режет больше, чем сожрать сможет.

Он разлил последки из самовара:

— Эх, господа, господа… тут, посреди лесов, куда легче уложить в голове, что тотемизм — это подсказка из тьмы веков о том, откуда мы взялись и куда идем. Что было тогда, когда земля была безвинна и пуста, и как существа, которые имели различный облик, сформировали из первобытного тумана, из земли, в которой души лежали в единой массе, первых людей…

Он замолчал.

— Ну, а дальше-то что? — вполголоса, как у постели больного, спросил Гуров.

— Потом предки-тотемы ушли в небытие, но каждый человек, помимо естественной своей души, носит в себе и душу этого ушедшего, и именно она должна вернуться к тотему, к предкам. Телесная же душа — тьфу, она растворяется. — Илья очнулся, улыбнулся, махнул рукой:

— Ну а кто сказал, что полезно долго общаться с Катей? Вредно.

— Вы что, сын муфтия, в эту чушь верите? — уточнил Гуров.

Илья улыбнулся.

— Да какое значение имеет то, верю я или нет? Если я не верю в то, что можно просто так взять и убить человека — что, убийц не бывает? Тоже, знаете ли, некая шизофрения. Так и тут: есть люди, которые почитают себя за потомков тотемных существ, — что это за существа, как они выглядят? Может, и как волк, чего нет? И от того, верю я в них или нет, они не перестают шляться тут, по окрестностям Волчьей Ямы.

Станислав, который все это время слушал, не перебивая, но и не выказывая интереса, вдруг подвел черту:

— Это не религия, это крайняя степень одержимости, сплошной демонизм.

Абдула пожал плечами.

— Ну, хорошо. И где же, положим, проходят подобные мероприятия? — поинтересовался Гуров.

— Заскочите в полнолунье в Волчью Яму, посмеетесь, — отшутился Абдула. — Только, чур, потом не жаловаться.

Лев Иванович прищурился, пальцем погрозил:

— Нехорошо, Абдула, хитрый вы господинчик, — а что, если мы вас, по классике, с собой прихватим? За компанию, как толмача с демонского?

Белесый кавказец выцвел совершенно, а губы стали аж кипенными, но, впрочем, не возражал, лишь спросил:

— И Катя что, одна останется?

— В самом деле, этот момент надо бы продумать, — признал Лев Иванович. — Я бы не стал рисковать, оставляя столь неуравновешенную даму в одиночестве.

— Того и гляди в петлю полезет или уйдет в астрал и не вернется, — согласился Крячко. — Когда полнолуние, кстати?

— Как раз послезавтра, в воскресенье; что, вправду хотите идти?

— Ну, еще есть время передумать, поразмыслить, — отшутился Гуров. — А засим позвольте откланяться. Доброй ночи.

И, оставив чрезмерно умного мошенника убирать со стола, они отправились в свой домик. До него было рукой подать. Здесь, под чернильным небом, в развалинах, зажатых с одной стороны лесами, с другой — болотами, с третьей — песками, сыщики